Красота Оладьи Стрижки

Лагерная проза в контексте возвращенной литературы. «Лагерная» тема в русской литературе XX века. Анализ повести Владимова «Верный Руслан»

Одной из новаторских и интересных тем в литературе 60-х годов была тема лагерей и сталинских репрессий.

Одним из первых произведений, написанных на эту тему стали «Колымские рассказы» В. Шаламова. В. Шаламов - писатель непростой творческой судьбы и его работы далеко неанглийские сказки . Он сам прошел через лагерные застенки. Свой творческий путь он начинал как поэт, а в конце 50-х-60-е годы он обратился к прозе. В его рассказах с достаточной степенью откровенности передан лагерный быт, с которым писатель был знаком не понаслышке. В своих рассказов он умел дать яркие зарисовки тех лет, показать образы не только зэков, но и их охранников, начальников лагерей, где ему пришлось сидеть. В этих рассказах воссозданы страшные лагерные ситуации - голода, дистрофии, унижения людей озверелыми уголовниками. В «Колымских рассказах» исследуются коллизии, в которых узник «доплывает» до прострации, до порога небытия.

Но главное в его рассказах - это не только передача атмосферы ужаса и страха, но и изображение людей, которые в то время сумели сохранить в себе лучшие человеческие качества, готовность прийти на помощь, ощущение того, что ты не только винтик в огромной машине подавления, а прежде всего человек, в душе которого живет надежда.

Представителем мемуарного направления «лагерной прозы» был А. Жигулин. Повесть Жигулина «Черные камни» - произведение сложное, неоднозначное. Это документально-художественное повествование о деятельности КПМ (Коммунистической партии молодежи), в которую входили тридцать мальчишек, в романтическом порыве объединившиеся для сознательной борьбы с обожествлением Сталина.

Она построена как воспоминания автора о своей молодости. Поэтому в отличие от произведений других авторов в ней много так называемой «приблатненной романтики». Но в то же время Жигулин сумел точно передать ощущение той эпохи. С документальной достоверностью писатель пишет о том, как зарождалась организация, как проводилось следствие. Писатель очень наглядно обрисовал проведение допросов: «Следствие вообще велось подло... Подло велись и записи в протоколах допросов. Полагалось записывать слово в слово - как отвечает обвиняемый. Но следователи неизменно придавали нашим ответам совсем иную окраску. Например, если я говорил: «Коммунистическая партия молодежи», - следователь записывал: «Антисоветская организация КПМ». Если я говорил: «собрание», - следователь писал «сборище». Жигулин как бы предупреждает, что главной задачей режима было «проникнуть в мысль», еще даже не родившуюся, проникнуть и задушить ее до колыбели. Отсюда заблаговременная жестокость самонастраивающейся системы. За игру в организацию, игру полудетскую, но смертельно опасную для обеих сторон (о чем обе стороны знали) - десять лет тюремно-лагерного кошмара. Так функционирует тоталитарная система.

Еще одним ярким произведением на эту тему стала повесть «Верный Руслан» Г. Владимова. Это произведение написано по следам и от имени собаки, специально обученной, натасканной на то, чтобы водить под конвоем заключенных, «делать выборку» из той же толпы и настигать за сотни верст рискнувших на побег сумасшедших. Собака как собака. Доброе, умное, любящее человека больше, чем сам человек любит своих сородичей и самого себя существо, предназначенное велениями судьбы, условиями рождения и воспитания, выпавшей на долю ему лагерной цивилизации нести обязанности охранника, и если понадобится, палача.

В повести у Руслана одна производственная забота, ради которой он и живет: это, чтобы соблюдался порядок, элементарный порядок, и арестанты сохраняли бы установленный строй. Но в то же время, автор подчеркивает, что он слишком добр по природе (смел, но не агрессивен), умен, рассудителен, самолюбив, в лучшем смысле этого слова, он на все готов ради хозяина, пусть даже и умереть.

Но основное содержание повести Владимирова как раз и заключается в том, чтобы показать: в случае чего, а случай этот представился и совпадает с нашей эпохой, все лучшие возможности и способности не только собаки, а человека. Самые святые намерения перекладываются, сами того не ведая, с добра на зло, с правды на обман, с преданности человеку на умение заворачивать человека, брать за руку, за ногу, брать за глотку, рискуя, если потребуется, и собственной головой, и превращать глупую кучу по наименованию «люди», «народ» в гармонический этап арестантов - в строй.

Несомненным классиков «лагерной прозы» является А. Солженицын. Его произведения на эту тему появились на исходе оттепели, первым из которых была повесть «Один день Ивана Денисовича». Первоначально повесть даже и называлась на лагерном языке: «Щ-854.(Один день зэка)». В небольшом «времени-пространстве» повести сочетаются многие человеческие судьбы. Это прежде всего кавторанг, Иван Денисович и кинорежиссер Цезарь Маркович. Время (один день) как бы вливается в пространство лагеря, в нем писатель сфокусировал все проблемы своего времени, всю сущность лагерной системы. Теме ГУЛАГА он посвятил также свои романы «В круге первом», «Раковый корпус» и большое документально-художественное исследование «Архипелаг ГУЛАГ», в котором предложил свою концепцию и периодизацию развернувшегося в стране после революции террора. Эта книга основана не только на личных впечатлениях автора, но и на многочисленных документах и письмах-воспоминаниях самих заключенных.

ЛАГЕРНАЯ ПРОЗА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ ХХ ВЕКА

1. Проблемно-тематическая специфика произведений, объединённых термином «лагерная проза». Её место в русской литературе второй половины ХХ века.

«Лагерная проза» - литературные произведения, созданные бывшими узниками мест заключения. Она порождена напряженным духовным стремлением осмыслить итоги катастрофических событий, совершившихся в стране на протяжении ХХ столетия. Отсюда и тот нравственно-философский потенциал, который заключен в книгах бывших узников ГУЛАГа И. Солоневича, Б. Ширяева, О. Волкова, А. Солженицына, В. Шаламова, А. Жигулина, Л. Бородина и др., чей личный творческий опыт позволил им не только запечатлеть ужас гулаговских застенков, но и затронуть «вечные» проблемы человеческого существования.

Естественно, что в своих творческих исканиях представители «лагерной прозы» не могли пройти мимо художественно-философского опыта Достоевского, автора «Записок из Мертвого дома». Не случайно в книгах А. Солженицына, в рассказах В. Шаламова, в повестях Л. Бородина и др. мы постоянно встречаемся с реминисценциями из Достоевского, ссылками на его «Записки из Мертвого дома», которые оказываются отправной точкой отсчета в художественном исчислении. В своих размышлениях о человеческой душе, о борьбе добра и зла в ней эти прозаики приходят к тем же выводам, к каким приходил их великий предшественник, утверждавший, что зло таится в человечестве глубже, чем предполагают социалисты.

Первые лагерные вещи явились на свет в разреженной атмосфере неведения о жизни Архипелага. Информация о тюрьмах и зонах была заблокирована в закрытых отделах архивов и библиотек.

Значение «лагерной прозы» определяется тем, что она позволяет глубже осознать процессы, происходящие в современной действительности. Знакомство с «лагерной прозой» убеждает, как неисчерпаемы психологические глубины человека, способного не только на духовный взлет, но и на разнообразные формы морального падения. При всем эстетическом разнообразии и стилевой разноплановости «лагерная проза» пронизана мыслью, что в кровавых событиях ХХ в. виновен и сам человек, оказавшийся не столь совершенным.

2. Мемуарно-биографические книги Е.С. Гинзбург «Крутой маршрут» (1967), А.В. Жигулина «Чёрные камни» (1988), О.В. Волкова «Погружение во тьму» (1957-1979). «Архипелаг ГУЛАГ» А.И. Солженицына – главная книга на эту тему.

Мемуарно-биографические книги, всегда тяготевшие к историческому жанру, приобретают особое значение. «Крутой маршрут» Е. Гинзбург, «Черные камни» А Жигулина, «Погружение во тьму О. Волкова написаны людьми, попавшими в сталинскую мясорубку. Оказавшись в лагерях по навету, пережив ужасающие страдания и унижения, эти авторы выплеснули на страницы книг всю боль своих измученных душ, тяжелую обиду на вопиющую несправедливость, и их произведение приобрели звучания подлинных, исторически достоверных документов.

"Крутой маршрут" (1965) Е.С. Гинзбург - интереснейший показательный документ эпохи и в то же время страстный, очень субъективный монолог женщины, интеллигента, мыслящего человека. В этой книге обнаруживается попытка осмыслить причины трагедии, которая стряслась с ней и ее товарищами по несчастью, веру в конечное торжество справедливости и в то же время наивность многих суждений, рожденную представлениями ее времени.

Книга Е.С.Гинзбург - драматическое повествование о восемнадцати годах тюрем, лагерей и ссылок, потрясающее своей беспощадной правдивостью и вызывающее глубочайшее уважение к силе человеческого духа, который не сломили страшные испытания.

Нельзя не увидеть, как бьется в книге мысль автора в поисках ответа на вопросы, волнующие общественность в 50-60-е гг.: кто виноват? Как и почему произошли события, связанные с эпохой культа личности? Где гарантии, что это не повторится? Но четкого ответа в книге нет. Не случайно в книге четко определена исходная позиция автора "Крутого маршрута" и весьма туманно изложены взгляды автора на одном из завершающих этапов ее пути: "...я считала своим долгом дописать все до конца... чтобы раскрылась внутренняя душевная эволюция героини, путь превращения наивной коммунистической идеалистки в человека, основательно вкусившего от древа познания добра и зла..."

«Чёрные камни» (1988) А.В. Жигулин считал главной книгой своей жизни.

Ещё в застойные годы он прочитал в самиздате произведения Александра Солженицына и Варлама Шаламова и был поражён их содержательной глубиной и художественной мощью. Естественно, он не мог пройти мимо жизненного и философского опыта Ф.М. Достоевского, которому тоже пришлось провести годы «во глубине сибирских руд».

Попав на Колыму, Жигулин стал заинтересованно изучать лагерный фольклор: блатные (а по существу, народные) песни, анекдоты, шутки, «переводы» отдельных слов, произнесённых на «фене».
Всё это он записывал в особую тетрадку, которую у него изъяли при освобождении в 1954 году. Собирание словарей русского языка на протяжении всей жизни было увлечением поэта, они занимали значительное место в его домашней библиотеке.

Сразу после освобождения Жигулин, по собственным словам, «не умевший толком писать ни стихи, ни прозу», с присущей ему аккуратностью и вниманием к деталям зафиксировал в своём дневнике воспоминания о наиболее важных событиях, относящихся к периоду КПМ и тюремно-лагерной одиссеи. Спустя 30 лет эти записи очень пригодились ему в работе над «Чёрными камнями».

«Писать в небольших записных книжках Анатолий начал с 1954 г., когда его привезли с Колымы в один из воронежских лагерей в связи с пересмотром дела молодёжной антисталинской организации, – вспоминала Ирина Жигулина.– Первые две записные книжки (№1 и №2) написаны карандашом. Первая почти вся посвящена поэзии. Он восстанавливает первые строчки стихов, написанных в тюрьме во время долгого следствия 1949-1950 гг., в лагере (без объяснения, что это за строчки). Тексты из осторожности не записывались. Он жадно пытается писать новые стихи, делает вольные переводы из Горация, размышляет о поэзии, о жизни, но ни слова – о лагерном прошлом…

Записная книжка №2 – как пульсирующее обнажённое сердце. Он уже откровенно пишет о своих мучительных ощущениях, сомнениях. Делает записи о Колыме и о военном детстве.

Своим «Архипелагом ГУЛАГ» А.И. Солженицын сделал самый решительный шаг по пути синтеза искусства и истории. Не случайно он дал своей книге такое жанровое обозначение - «опыт художественного исследования». И именно эта книга, несмотря на ее «судорожность и недоработанность» (что автор объяснял гонениями, которым он тогда подвергался), произвела самое сильное впечатление на читающее общество как в Советском Союзе, так и за рубежом.

Самым главным источником потрясения был тот фактический материал, который представил Солженицын на основании 227 свидетельств бывших узников ГУЛАГа, бесед с разными людьми, собственных изысканий и своей биографии. В годы «оттепели» кое-что о массовых репрессиях в «период культа личности» стало известно, кое-что бродило в слухах и молве. Но то, что сделал Солженицын, оглушило читателей 1970-х годов. Он первым дал систематический обзор преступлений правящего режима против своего народа: тут и история всех волн массовых репрессий, начинаяс 1921 года (концлагеря для семей крестьян во время Тамбовского восстания) и кончая 1948-м (высылкой причерноморских греков); тут и история самых громких политических процессов, начиная с 1918 года и вплоть до судилищ 1937-1938 годов; тут и обозрение всех разновидностей карательных учреждений, созданных советской властью, всех «островов» и «портов» ГУЛАГа; тут и длиннейший список строек, выполненных рабским трудом арестантов «с первой пятилетки по хрущевские времена»; тут и жуткая классификация приемов сламывания воли и личности арестанта во время следствия.

Эта книга окончательно развеяла иллюзии насчет так называемых «преимуществ реального социализма». Она показала всему миру, что тот режим, который пришел к власти в результате октябрьского переворота, был изначально преступен.

Что на совести этого режима - уничтожение десятков миллионов

советских людей, т.е. геноцид собственного народа. Все, названное выше, конечно же, относится к сфере исторического знания. Но то эмоциональное впечатление, которое вызывали представленные в «Архипелаге» реальные факты и документальные материалы, рождало, как цепную реакцию, эффект эстетический - ценностное отношение читателя. Нельзя не учитывать и того, что отдельные факты, приводимые Солженицыным, это, можно сказать, готовые образы, перед ними меркнет фантазия самого изобретательного беллетриста - настолько они ошеломляющи сами по себе, настолько емки по своей обобщающей силе. Эти факты, к тому же, изложены пластическим словом Солженицына-художника и эмоционально окрашены его нескрываемым чувством. А из сплава жизненного материала и раскаленного чувства автора-исследователя возникает определенная поэтика.

Солженицын в своем исследовании советской карательной системы во главу угла ставит «человеческое измерение». Главное, на чем сосредоточено внимание автора: что ГУЛАГ делает с человеческой душой? Есть ли у человека возможность сопротивляться этой бездушной махине? Из семи частей в «Архипелаге» только одна небольшая по объему часть непосредственно посвящена обозначенной проблеме - это часть четвертая, которая называется «Дуща и колючая проволока». Но в ситуации «душа и колючая проволока» представлены автором рассказанные во всех других частях судьбы сотен людей, прошедших через «канализационные трубы» ГУЛАГа. Солженицын показывает, как целенаправленно и беспощадно ГУЛАГ растлевал душу отдельного человека, как системе удавалось добиваться растления миллионов («массовой паршой душ» называет автор эту эпидемию) и в чем это растление проявлялось (страх, ложь, скрытность, жестокость, стукачество, а главное - рабская психология).

В сущности, воспоминания Автора о своих постыдных поступках и о своих прежних политических убеждениях носят характер покаяния. И с этого начинается процесс его духовного восхождения. Солженицын отмечает основные ступени, по которым поднимается душа узника ГУЛАГа: тут и уроки интеллектуального самостоянья, извлекаемые из общения с умными людьми, с которыми его свела тюремная доля, тут и трезвое осознание несоизмеримости своей собственной беды с эпическим разливом трагедии миллионов жертв тирании. И наконец, это близкое к религиозной идее великомученичества благодарное чувство к своему узилищу.

3. Тема репрессий в романах А.Н. Рыбакова «Дети Арбата», «35-й и другие годы» (1988-1989).

В своем романе "Дети Арбата" (1966-1983) А.Рыбаков пытается постигнуть внутреннюю жизнь "человека с тигриными глазами" - Сталина. Писатель уверен, что диктатор исказил основные идеи Ленина, предал дело создателя партии. Проявилось это в Свертывании НЭПа, в насильственной коллективизации, в пестовании гигантского бюрократического аппарата, в культивировании вождизма, в подмене "социалистической демократии совсем другим режимом". Сталин "еще тогда, в молодости...понял, что демократия в России - это лишь свобода для развязывания грубых сил. Грубые инстинкты можно подавить только сильной властью, такая власть называется диктатурой". Во имя "социалистического рая" на земле нужно, по мысли Сталина, безжалостно расправляться с политическими противниками. "Смерть решает все проблемы. Нет человека и нет проблем". Власть должна опираться на страх. "Страх надо поддерживать любыми средствами, теория непотухающей классовой борьбы дает для этого все возможности. Если при этом погибнет несколько миллионов человек, история простит это товарищу Сталину".

Тема сталинских репрессий - важнейшая в романе "Дети Арбата". Книга воссоздает события 1933-1934 годов: ХУП съезд партии, подготовку покушения на С.М.Кирова, яростную борьбу за власть различных сил в партии и стране, многочисленные аресты невинных людей, повседневный быт политических заключенных. Интересна полная абсурдность поводов для ареста: Борис Соловейчик отбывает ссылку за неправильную пунктуацию в лозунге, сын белоэмигранта Игорь расплачивается за свою комсомольскую наивность, типографский наборщик Ивашкин сослан за пустяковую опечатку в газете, повар районной столовой наказан за наличие в меню блюда под названием "щи ленивые", Саша Панкратов осужден за предложение изучать в институте бухгалтерию и выпуск стенгазеты... Конечно же, все эти нелепые обвинения не являются случайными. Они помогают насаждать в народе страх, покорность. А страх рождается тогда, когда нет уверенности в собственной безопасности.

Рыбаков показывает в своем романе, что система страха держится на молчаливом непротивлении злу многих людей. Вот описание незаконного исключения из партии заместителя директора института Криворучко: "Стараясь не глядеть на Криворучко, члены бюро проголосовали за исключение его из партии". Все понимают, что совершается подлость, но никто не протестует.

В романе "Дети Арбата" встречаются образы кровавых палачей, работников НКВД, верных исполнителей воли Сталина. Перед нами предстают реальные исторические фигуры (Ягода, Вышинский, Ежов, Поскребышев) и фигуры вымышленные (Юрий Шарок, Баулин, Дьяксв, Баранов). Довольно подробно описывается восхождение к высотам власти "тихого человека с фиалковыми глазами" - Ежова: работа в 1927 году в ЦК, руководящий пост в Казахстане, умелое проведение сталинской кадровой политики. Страшно то, что фактический руководитель НКВД "свободен от всякого нравственного тормоза, от этических условностей". Под стать шефу НКВД и следователь Дьяков, который верит "не в действительную виновность людей, а в общую версию виновности". Понятно, что суть следствия сводится к тому, чтобы "общую версию...умело применить к данному лицу и создать версию конкретную". Подследственный для Дьякова - всего лишь единица, необходимая для протокола. Протокол же нужен для вынесения приговора. Внутренне близок Дьякову подлец и предатель Юрий Шарок. Путь в "органы" лежит через отречение от родного брата, от Лены Будягиной и Саши Панкратова. Именно в НКВД молодой карьерист ощущает себя в безопасности: "Там его никто не тронет, они сами всех трогают". В Юрии Шароке в полной мере проявляются задатки приспособленца и изощренного палача. Подобные качества быстро находят себе применение в НКВД. "Юра сразу привился в новых условиях, подошел этому учреждению..." В "Детях Арбата" показан еще один тип палача - уполномоченный НКВД Баранов. Именно на совести этого "толстого человека с сытым казенным лицом" лежит смерть ссыльного Карцева...

«ЛАГЕРНАЯ ПРОЗА» - литературные произведения, созданные бывшими узниками мест заключения. Она порождена напряженным духовным стремлением осмыслить итоги катастрофических событий, совершившихся в стране на протяжении ХХ столетия. Отсюда и тот нравственно-философский потенциал, который заключен в книгах бывших узников ГУЛАГа И. Солоневича, Б. Ширяева, О. Волкова, А. Солженицына, В. Шаламова, А. Жигулина, Л. Бородина и др., чей личный творческий опыт позволил им не только запечатлеть ужас гулаговских застенков, но и затронуть «вечные» проблемы человеческого существования.

Естественно, что в своих творческих исканиях представители «лагерной прозы» не могли пройти мимо художественно-философского опыта Достоевского, автора «Записок из Мертвого дома». Не случайно в книгах А. Солженицына, в рассказах В. Шаламова, в повестях Л. Бородина и др. мы постоянно встречаемся с реминисценциями из Достоевского, ссылками на его «Записки из Мертвого дома», которые оказываются отправной точкой отсчета в художественном исчислении. В своих размышлениях о человеческой душе, о борьбе добра и зла в ней эти прозаики приходят к тем же выводам, к каким приходил их великий предшественник, утверждавший, что зло таится в человечестве глубже, чем предполагают социалисты.

И если русская классическая литература верила в возрождение преступника, если Макаренко утверждал мысль о возможности трудового перевоспитания, то В. Т. Шаламов «Очерками преступного мира» не оставляет никакой надежды на «перерождение» преступника. Более того, он говорит о необходимости уничтожения «урок», поскольку психология преступного мира пагубным образом действует на молодые, незрелые умы, отравляя их уголовной «романтикой».

Произведения о лагерях XX века перекликаются с XIX-м в изображении каторги (лагеря, ссылки, тюрьмы) как «Мертвого дома», земного ада. Эхом отзывается мысль о мироподобии лагеря (каторги, ссылки), слепка «вольной» жизни России.

Через все произведения красной нитью проходит мысль Достоевского о задатках зверя, существующих в каждом человеке, об опасности опьянения властью, данной одному человеку над другим. Эта мысль в полной мере нашла свое отражение в «Колымских рассказах» В. Шаламова. Спокойным, сниженным тоном, который в данном случае является художественным приемом, писатель раскрывает нам, до чего могут довести «кровь и власть», как может низко пасть «венец творения» природы, Человек. Говоря о преступлениях, совершаемых врачами в отношении больных, можно выделить две категории - преступление действием («Шоковая терапия») и преступление бездействием («Рива-Роччи»).

Произведения писателей-«лагерников» являются человеческими документами. Установка В. Шаламова о том, что писатель - не наблюдатель, а участник драмы жизни, во многом определила как характер его прозы, так и характер многих других произведений писателей-«лагерников».

Сравнить отношение писателей к лагерному труду:

В.Т. Шаламов. “Любовь капитана Толли”

Работа в забойной бригаде на золоте:

Мы вместе выходили на развод “без последнего”, так ярко и страшно называют такие разводы в лагерях. Надзиратели хватали людей, конвоир толкал их прикладом, сбивая, сгоняя толпу оборванцев с ледяной горы, спуская их вниз, кто не успел, опоздал - это и называлось “развод без последнего”, - того хватали за руки и за ноги, раскачивали и швыряли вниз по ледяной горе. Последнего, кто опоздал, кого сбросили с горы, привязывали к конским волокушам за ноги и волокли в забой на место работы. --- -Пальцы, намертво, навсегда обнявшие черенок лопаты или кайловище, - не разогнутся в один … день – на это нужно год или больше

Место для лагерной зоны было выбрано с таким расчетом: возвращаться с работы приходилось в гору, карабкаясь по ступенькам, цепляясь за остатки оголенных, обломанных кустиков, ползти вверх. После рабочего дня в золотом забое, казалось бы, человек не найдет сил, чтобы ползти наверх. И все же - ползли. И - пусть через полчаса, час- приползали к воротам вахты, к зоне, к баракам, к жилищу.

Двадцатилетние, тридцатилетние умирали один за другим

Каждый день, каждый час, проведенный в забое, обещает только гибель, смерть.

Вывод: “ В лагере работа убивает, ничего, кроме глубочайшего унижения для человека, в ней нет”.

А.И. Солженицын. “Один день…”

Эпизод кладки стены на объекте:

“Шухов видел только стену свою - от развязки слева, где кладка поднималась ступеньками выше пояса, и направо до угла. Он указал Сеньке, где тому снимать лед, и сам ретиво рубил его то обухом, то лезвием, так что брызги льда разлетались вокруг…Работу эту он правил лихо, но вовсе не думая. А думка его и глаза выучивали из- подо льда саму стену…обвыкал со стеной, как со своей. Вот тут - провалина, ее выровнять за один раз нельзя, придется ряда за три, всякий раз подбавляя раствора потолще. Вот тут наружу стена пузом выдалась - это спрямить ряда за два. И наметил он, куда ему и сколько шлакоблоков класть. И лишь подносчики шлакоблоков наверх влезли, он тут же Алешку заарканил: “Мне носи! Вот сюда клади! И сюда!”.

Сенька лед докалывал, а Шухов уже схватил метелку из проволоки стальной, двумя руками схватил и туда-сюда, туда-сюда пошел ею стену драить, очищая верхний ряд шлакоблоков хоть не дочиста, но до легкой сединки снежной…

Пошла работа! Два ряда как выложим да старые огрехи подровняем, так вовсе гладко пойдет. А сейчас - зорче смотреть! И погнал, и погнал наружный ряд к Сеньке навстречу. Подносчикам мигнул Шухов – раствор, раствор под руку перетаскивайте, живо! Такая пошла работа – недосуг носу утереть.

Вывод: “От болезни работа – первое лекарство; вкалывай на совесть – одно спасение; бригада – семья”.

  • Специальность ВАК РФ10.01.01
  • Количество страниц 236

Каторжная проза" русских писателей XIX века прообраз "лагерной прозы".С. 19

§ 1 Жанровое своеобразие «каторжной прозы» XIX века.С. 24

§ 2 Образ Мертвого дома в изображении

Ф. М. Достоевского, П. Ф. Якубовича, А. П. Чехова.С. 41

§ 3 Проблема природы и свободы человека в «каторжной прозе» XIX в.С. 61

§ 4 Мотивы одиночества и парадоксы человеческой психики

§ 5 Тема палача и палачества в «каторжной прозе» XIX века.С. 98

Образ лагеря как образ абсолютного зла в «лагерной прозе» XX века.С. 111

§1 Жанровое своеобразие и особенности проявления авторской позиции в «лагерной прозе» XX века.С. 114

§2 Тема Мертвого дома в «лагерной прозе»

XX века.С. 128

§3 Проблема нравственной стойкости человека в лагерном мире.С. 166

§4Проблема противостояния «социально-близких» и интеллигенции.С. 185

§5 Тема палачества в «лагерной прозе» XX века. .С. 199

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Становление и развитие "лагерной прозы" в русской литературе XIX-XX вв.»

В наши дни становится очевидным, что «лагерная проза» прочно вошла в литературу, как проза деревенская или военная. Свидетельства очевидцев, чудом выживших, спасшихся, восставших из мертвых, продолжают поражать читателя своей обнаженной правдой. Возникновение этой прозы - явление уникальное в мировой литературе. Как заметил Ю. Сохряков, эта проза появилась благодаря "напряженному духовному стремлению осмыслить итоги грандиозного по масштабам геноцида, который проводился в стране на протяжении всего двадцатого столетия" (125, 175).

Все, что написано о лагерях, тюрьмах, острогах - это своеобразные исторические и человеческие документы, дающие богатую пищу для размышлений о нашем историческом пути, о природе нашего общества и, что немаловажно, о природе самого человека, которая наиболее выразительно проявляется именно в чрезвычайных обстоятельствах, какими и были для писателей-«лагерников» страшные годы тюрем, острогов, каторги, ГУЛАГа.

Тюрьмы, остроги, лагеря - это изобретение не нового времени. Они существовали со времен Древнего Рима, где в качестве наказания применяли высылку, депортацию, «сопровождающуюся наложением цепей и тюремным заключением» (136, 77), а также пожизненную ссылку.

В Англии и Франции, например, весьма распространенной формой наказания преступников, за исключением тюрем, была так называемая колониальная высылка: в Австралию и Америку из Англии, во Франции - ссылка на галеры, в Гвиану и Новую Каледонию.

В царской России осужденных отправляли в Сибирь, позднее - на Сахалин. Опираясь на данные, которые приводит в своей статье В.

Шапошников, нам стало известно, что в 1892 году на территории России было 11 каторжных тюрем и острогов, где содержалось в общей сложности 5 335 человек, из них 369 женщин. «Эти данные, полагаю, - пишет автор статьи, -вызовут саркастическую усмешку в адрес тех, кто долгие годы вдалбливал в наши головы тезис о невероятных жестокостях царского самодержавия и называл дореволюционную Россию не иначе как тюрьмой народов» (143, 144).

Передовая, просвещенная часть русского общества XIX века страдала оттого, что в стране, пусть даже в далеких Нерчинских рудниках, людей содержат под стражей, заковывают в кандалы, подвергают телесным наказаниям. И первыми, самыми активными просителями за смягчение участи осужденных, были писатели, создавшие целое направление в русской словесности, которое было достаточно мощным и заметным, поскольку свою лепту в него внесли многие художники слова прошлого века: Ф. М. Достоевский, П. Ф. Якубович, В. Г. Короленко, С. В. Максимов, А. П. Чехов, Л. Н. Толстой. Это направление условно можно назвать «каторжной прозой».

Основоположником русской «каторжной прозы», безусловно, является Ф. М. Достоевский. Его «Записки из Мертвого дома» потрясли Россию. Это было как живое свидетельство из «мира отверженных». Сам Достоевский справедливо досадовал на то, что его произведение читают как непосредственное свидетельство жестокого обращения с арестантами, игнорируя его художественную природу и философскую проблематику. Д. И. Писарев был первым из критиков, кто раскрыл для читателей идейную глубину произведения и связал образ Мертвого дома с различными общественными институтами России.

Высокую оценку «Запискам из Мертвого дома» дал и Н. К. Михайловский. Относясь в целом к творчеству Достоевского негативно, он вместе с тем делал исключения для «Мертвого дома». Факт определения им «Записок» как произведения с «гармонической» и «пропорциональной» структурой требует от современных исследователей особого внимания и тщательного изучения именно с этой точки зрения.

Современный исследователь В. А. Недзвецкий в статье «Отрицание личности: («Записки из Мертвого дома» как литературная антиутопия)» отмечает, что Омский каторжный острог - «Мертвый дом» - из заведения для особо опасных преступников постепенно «трансформируется. в миниатюру целой страны, даже человечества.» (102, 15).

Н. М. Чирков в монографии «О стиле Достоевского: Проблематика, идеи, образы» называет «Записки из Мертвого дома» «подлинной вершиной творчества Достоевского» (140, 27), произведением, равным по силе «только дантовскому «Аду». И это действительно в своем роде «Ад», - продолжает исследователь, - разумеется, другой исторической эпохи и среды» (140, 27).

Г. М. Фридлендер в монографии «Реализм Достоевского», останавливаясь на «Записках из Мертвого дома», отмечает «внешнее спокойствие и эпическую обыденность» (138, 99) повествования. Ученый замечает, что Достоевский с суровой простотой описывает грязную, отупляющую обстановку арестантской казармы, тяжесть принудительного труда, произвол представителей администрации, опьяненных властью. Г. М. Фридлендер также отмечает, что страницы, посвященные тюремной больнице, «написаны с большой силой». Сцена с больным, умершим в кандалах, подчеркивает мертвящее впечатление от обстановки Мертвого дома.

В статье И. Т. Мишина «Проблематика романа Ф. М. Достоевского «Записки из Мертвого дома» также акцентируется внимание на «мироподобии» каторги: Достоевский историями преступлений каторжан доказывает, что и за стенами острога действуют те же законы» (96, 127). Шаг за шагом, аналимзируя произведение. Исследователь делает вывод, что нет возможности установить, где больше произвола: на каторге или на воле.

В исследовании Ю. Г. Кудрявцева «Три круга Достоевского: Событийное. Временное. Вечное» автор подробно останавливается на природе преступления. Ученый отмечает, что автор «записок» в каждом арестанте находит что-то человеческое: в одном - силу духа, в другом - доброту, мягкость, доверчивость, в третьем - любознательность. В итоге, пишет Ю. Г. Кудрявцев, в остроге есть люди, совсем не худшие, чем за пределами острога. И это упрек правосудию, ибо в острогах все же должны находиться худшие.

Этой же проблеме преступления и наказания посвящены монографии Т. С. Карловой «Достоевский и русский суд», А. Бачинина «Достоевский: метафизика преступления».

Обстоятельны и глубоки по содержанию и мыслям монографии О. Н. Осмоловского «Достоевский и русский психологический роман» и В. А. Туниманова «Творчество Достоевского (1854-1862)». О. Осмоловский совершенно справедливо заметил, что для Достоевского имела первостепенное значение психологическая ситуация, которую переживал герой, ее нравственный смысл и итоги. Достоевский изображает феномены человеческой психологии, ее исключительные проявления, чувства и переживания в крайне заостренном виде. Достоевский изображает героев в моменты душевных потрясений, предельных психологических проявлений, когда их поведение не подвластно рассудку и выявляет долинные основы из личности. В. А. Туниманов, подробно останавливаясь на анализе психологического состояния палача и жертвы, также обращает внимание на критическое состояние души палача и жертвы.

В статье исследователя Л. В. Акуловой «Тема каторги в творчестве Достоевского и Чехова» проводятся параллели между творчеством двух великих писателей в изображении каторги как реального земного ада. Той же проблеме омертвления человека в Мертвом доме посвящены статьи А. Ф. Захаркина «Сибирь и Сахалин в творчестве Чехова», 3. П. Ермаковой «Остров Сахалин» в «Архипелаге ГУЛАГ» А. Солженицына». Г. И. Принцева в диссертационном исследовании «Сахалинские произведения А. П. Чехова начала и середины 90-х гг. (Идеи и стиль)» перекликается с вышеуказанными исследованиями, что Сахалин - не место исправления, а всего лишь приют нравственных пыток.

Г. П. Бердников в монографии «А. П. Чехов. Идейные и творческие искания» дает подробный анализ произведения, раскрывает его проблематику. А. Ф. Захаркин также весьма четко прослеживает «справедливость картины каторги, ссылки, поселений, нарисованной Чеховым в очерках «Остров Сахалин» (73, 73). Своеобразием книги исследователь вполне справедливо считает «полное отсутствие в ней вымысла». Используя в качестве художественного приема раскрытие биографии персонажа, автор пытается «выяснить, определить социальные причины преступлений» (73, 80-81).

Каторжная проза отличается разнообразием жанров и особенностями проявления авторской позиции. Жанровым особенностям каторжной прозы и своеобразию проявления авторской позиции в романе Ф. М. Достоевского посвящены работы В. Б. Шкловского «За и против: Достоевский», Е. А. Акелькиной «Записки из Мертвого дома: Пример целостного анализа художественного произведения», диссертации М. Гиголова «Эволюция героя-рассказчика в творчестве Ф. М. Достоевского 1845-1865-х гг.», Н. Живолуповой «Исповедальное повествование и проблема авторской позиции («Записки из подполья» Ф. М. Достоевского)», статья В. Б. Катаева «Автор в «острове Сахалин» и в рассказе «Гусев».

Влияние Достоевского на литературу XX века - одна из основных проблем современного литературоведения. Исключительно важным является также вопрос о влиянии творчества великого русского писателя на литературу XIX века, в частности, на творчество П. Ф. Якубовича.

Высокую оценку роману дал А. И. Богданович, отметивший, что произведение Мельшина-Якубовича написано «с поразительной силой» (39, 60).

Современный исследователь В. Шапошников в статье «От «Мертвого дома» до Архипелага ГУЛАГ», прослеживая на примере произведений Достоевского, Якубовича и Солженицына эволюцию от «Мертвого дома» до Архипелага ГУЛАГ, отметил, что образ начальника Шелаевской тюрьмы Лучезарова в романе Якубовича является прототипом будущих гулаговских «царьков».

А. М. Скабичевский, размышляя об отношении массы каторжан к дворянам, отметил большую интеллигентность Шелаевской шпанки, нежели арестантов Достоевского. Критик объясняет это реформами, проведенными правительством: отменой крепостного права, введением всеобщей воинской повинности, смягчением излишней суровости воинской дисциплины. Это привело также и к тому, что «в состав каторжан все меньше и меньше начинают попадать невольно пострадавшие люди, стоящие на более нравственной высоте» (121, 725). Свой тезис Скабичевский подтверждает следующими фактами из романов: Достоевский пишет о том, что в остроге было не принято говорить о своих преступлениях. Якубовича же поразило, насколько заключенные любили хвалиться похождениями, причем описывая их самым подробным образом.

Ориентацию на «Записки из Мертвого дома» особо подчеркивал и сам П. Якубович, считая его недосягаемой вершиной русской «каторжной прозы». Заимствуя готовый жанровый образец, который был разработан Достоевским, Якубович создал произведение, отражающее реальную картину русской каторжной действительности 80-90-х годов XIX века.

На долгие годы тема каторги и ссылки оставалась «достоянием» дореволюционной России. Появление в 1964 году в печати рассказа А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» ознаменовало, что занавес, скрывающий засекреченную область советской действительности, начинает приподниматься. Своим рассказом А. Солженицын положил начало новому направлению в советской литературе, названному позднее «лагерной прозой».

По нашему мнению, впервые термин "лагерная тема" был выдвинут В. Т. Шаламовым. В своем манифесте " О прозе " он пишет: "Так называемая лагерная тема - это очень большая тема, на которой разместится сто таких писателей как Солженицын и пять таких писателей, как Лев Толстой" ("О прозе"-17, 430).

После публикаций свидетельств узников сталинских лагерей на страницах периодических журналов, словосочетание "лагерная проза" начало использоваться в современном литературоведении. Например, существует ряд работ, в названии которых присутствует этот термин: в статье Л. Тимофеева, например, "Поэтика лагерной прозы", в исследовании О. В. Волковой "Эволюция лагерной темы и ее влияние на русскую литературу 50 - 80-х годов", в работе Ю. Сохрякова "Нравственные уроки "лагерной" прозы". Термин "лагерная проза " широко используется и в диссертационной работе И. В. Некрасовой "Варлам Шаламов - прозаик: (Поэтика и проблематика)". Мы, со своей стороны, также считаем вполне правомерным использование термина "лагерная проза".

Лагерная тема исследуется А. И. Солженицыным на уровне разных жанров - рассказов, документального повествования большого объема ("художественное исследование" - по определению самого писателя).

В. Френкель отметил любопытную, «как бы ступенчатую структуру» (137, 80) лагерной темы у Солженицына: «Один день Ивана Денисовича» - лагерь, «В круге первом» - «шарашка», «Раковый корпус» - ссылка, больница, «Матренин двор» - воля, но воля бывшего ссыльного, воля в деревне, немногим отличающаяся от ссылки. Солженицын создает как бы несколько ступеней между последним кругом ада и «нормальной» жизнью. А в «Архипелаге» собраны все те же ступени, и, кроме того, открывается измерение истории, и Солженицын ведет нас вдоль цепи, приведшей к ГУЛАГу. История «потоков» репрессий, история лагерей, история «органов». Наша история. Сверкающая цель - осчастливить все человечество - обратилась в свою противоположность - в трагедию человека, брошенного в "мертвый дом".

Несомненно, что "лагерная проза" имеет свои особенности, ей одной присущие. В своей статье-манифесте "О прозе" В. Шаламов провозгласил принципы так называемой "новой прозы": "Писатель - не наблюдатель, не зритель, а участник драмы жизни, участник не в писательском обличье, не в писательской роли.

Плутон, поднявшийся из ада, а не Орфей, спустившийся в ад.

Выстраданное собственной кровью выходит на бумагу как документ души, преображенное и освещенное огнем таланта" ("О прозе"-17, 429).

По определению В. Шаламова, его "Колымские рассказы" - яркий пример "новой прозы", прозы "живой жизни, которая в то же время - преображенная действительность, преображенный документ" ("О прозе"-17, 430). Писатель считает, что читатель потерял надежду найти ответы на "вечные " вопросы в беллетристике, и он ищет ответы в мемуарной литературе, доверие к которой -безгранично.

Писатель также замечает, что повествование в "Колымских рассказах" не имеет никакого отношения к очерку. Очерковые куски там вкраплены "для вящей славы документа" ("О прозе"-17, 427). В "Колымских рассказах" отсутствуют описания, выводы, публицистика; все дело, по мысли писателя, "в изображении новых психологических закономерностей, в художественном исследовании страшной темы" ("О прозе"-17, 427). В. Шаламов написал рассказы, неотличимые от документа, от мемуара. По его мнению, автор должен исследовать свой материал не только умом и сердцем, а "каждой порой кожи, каждым нервом своим" ("О прозе"-17, 428).

А в более высоком смысле любой рассказ всегда документ - документ об авторе, и это-то свойство, замечает В. Шаламов, и заставляет видеть в "Колымских рассказах" победу добра, а не зла.

Критики, отмечая мастерство, своеобразие слога и стиля писателей, обращались к истокам русской «каторжной прозы», к «Запискам из Мертвого дома» Достоевского, как это делает А. Василевский. Он назвал Достоевского «знаменитым каторжанином», а его роман определил как «книгу, положившую начало всей русской «лагерной прозе» (44, 13).

Достаточно глубоки и интересны статьи о развитии «лагерной прозы» сопоставительного характера. Например, в статье Ю. Сохрякова «Нравственные уроки «лагерной» прозы» делается сопоставительный анализ произведений В. Шаламова, А. Солженицына, О. Волкова. Критик отмечает, что в произведениях писателей-«лагерников» мы постоянно встречаемся с «реминисценциями из Достоевского, ссылками на его «Записки из Мертвого дома», которые оказываются отправной точкой отсчета в художественном исчислении» (125, 175). Таким образом, происходит настойчивое сравнительное осмысление нашего прошлого и настоящего.

В. Френкель в своем исследовании делает удачный сопоставительный анализ творчества В. Шаламова и А. Солженицына. Критик отмечает своеобразие хронотопа у В. Шаламова - «в рассказах Шаламова нет времени» (137, 80), та глубина ада, из которой чудом вышел он сам, есть окончательная гибель, между этой бездной и миром живых людей нет никаких мостов. В этом, - считает В. Френкель, - высший реализм шаламовской прозы. А. Солженицын же «не согласен отменить время» (137, 82), в своих произведениях он восстанавливает связь времен, что «необходимо всем нам» (137, 82).

Нельзя не отметить статью В. Шкловского «Правда Варлама Шаламова». Главное внимание критика уделено проблеме человеческой морали, отраженной в произведениях Варлама Шаламова. Е. Шкловский говорит о нравственном воздействии его прозы на читателей, останавливаясь на противоречии: читатель видит в В. Т. Шаламове носителя некой истины, а сам писатель усиленно открещивался от назидательности, учительства, присущих русской классической литературе. Критик рассматривает особенности мировосприятия, миропонимания В. Шаламова, анализирует некоторые из его рассказов.

Л. Тимофеев в своей статье «Поэтика «лагерной прозы» в большей степени останавливается на художественных свойствах прозы В. Шаламова. Критик справедливо считает смерть композиционной основой «Колымских рассказов», что и определило, по его мнению, их художественную новизну, а также и особенности хронотопа.

К сожалению, о романе О. Волкова «Погружение во тьму», мало работ.

Среди них, прежде всего, хотелось бы отметить статью Е. Шкловского «Формула противостояния». Критик особо выделяет лирическую мягкость романа, в котором не присутствует «ни шаламовская ожесточенность,. ни сжимающая душу трагедийность солженицынского «Архипелага». В ней -тонкое, подчас нескрываемо лирическое приятие жизни - вопреки судьбе! Прощение ей» (148, 198). По мнению Е. Шкловского, повествование, несомненно, смягчает отсвет порядочности, душевности, бескорыстия встреченных О. Волковым людей там, где тьма готова была сомкнуться над головой, его собственное умение радоваться небольшим удачам, посланным Судьбой, ценить их. В этом видит критик «формулу противостояния» патриарха нашей современной литературы О. В. Волкова.

Исследователь Л. Паликовская в статье «Автопортрет с петлей на шее» оценивает произведение О. В. Волкова как попытку объяснения и судьбы собственной, и судеб России. Автор делает наблюдения над образной структурой произведения. По мнению исследователя, слово «тьма» в названии многозначно: это "тьма" личной судьбы автора, «тьма» всеобщей нищеты и бесправия, взаимного недоверия и подозрительности. Но главное, «в лингвистической терминологии доминантное, значение - «тьма» как противоположность свету духовному» (107, 52). Главную мысль произведения исследователь определяет так: истоки всех будущих бед - в забвении общечеловеческой морали, утверждении примата материальных ценностей над духовными.

Актуальность работы обусловлена, прежде всего, кардинальными переменами, которые произошли в общественной, политической, культурной сферах российской действительности конца XX века. Подобно тому, как в первые годы советской власти пытались предать забвению достижения, исследования, открытия, сделанные в царской России, так и сейчас - особенно в конце 80-х - нач. 90-х гг. XX века - стало модным обличать с трибун и со страниц газет и журналов открытия и достижения, сделанные в годы советской власти. А между тем не все так хорошо и благополучно было в дореволюционной России. Остроги и тюрьмы существовали всегда и пребывание в них было таким же тяжелым, как и в любое другое время. Именно поэтому нам представилось возможным и интересным сопоставить произведения писателей XIX и XX века, найти общие точки соприкосновения выяснить, с помощью каких художественных средств автор передает нам изменение психологического состояния человека, оказавшегося по ту сторону колючей проволоки.

Произведения, на которых мы остановили выбор, характеризуют собою, по нашему мнению, целые эпохи нашей истории: 40-50-е гг. XIX века (предреформенный период). Этот период представлен в нашем исследовании романом Ф. М. Достоевского «Записки из Мертвого дома». Произведениями П. Ф. Якубовича «В мире отверженных. Записки бывшего каторжника» и путевые записки А. П. Чехова «Остров Сахалин» характеризуют 90-е годы XIX века (пореформенный период), канун первой русской революции. И, наконец, 30-40-е XX века (расцвет культа личности И. В. Сталина) представлены произведениями А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» и «Архипелаг ГУЛАГ», «Колымскими рассказами» В. Т. Шаламова и романом О. В. Волкова «Погружение во тьму».

Научная новизна предлагаемой диссертации состоит в том, что впервые делается попытка сопоставления произведений, посвященных каторге и ссылке с произведениями писателей - узников ГУЛАГа, а также эстетики и поэтики в изображении писателями человека, оказавшегося в подобных условиях.

Теоретическую и методологическую основу диссертационного исследования составили труды отечественных литературоведов, философов, критиков мыслителей, специалистов: Д. И. Писарева, М. М. Бахтина, И. Ильина, Н. А. Бердяева, Л. Я. Гинзбург, О. Р. Лациса, Г. М. Фридлендера, В. Б. Шкловского, В. Я. Кирпотина, Г. П. Бердникова, В. Б. Шкловского, В. С. Соловьева.

В основу методологического подхода к изучению становления и развития «лагерной прозы» в русской литературе XIX-XX столетий положены методы изучения художественного произведения, связанные с использованием сравнительно-исторического, проблемно-тематического и историко-описательного подходов к изучению литературы. Использован лексико-семантический подход, который предполагает возможность через изучение средств художественной выразительности прийти к пониманию своеобразия творческого мышления писателей.

Научно-практическая значимость исследования определяется возможностью использования ее теоретических положений и эмпирического материала при изучении проблем современной русской литературы. Использование положений и выводов возможно при чтении курса лекций, при разработке спецкурсов, учебных и методических пособий и рекомендаций, при составлении программ, учебников и хрестоматий по русской литературе для вузов и учащихся старших классов общеобразовательных школ.

Апробация работы проходила на кафедре Мордовского государственного университета имени Н. П. Огарева. По теме исследования были сделаны доклады на XXIV,XXV и XXVI Огаревских чтениях, на I и II конференции молодых ученых, при проведении факультативных занятий в старших классах в гимназии и лицее.

Предмет и объект исследования. Предметом исследования является русская «лагерная проза» XIX-XX вв. Объект исследования - становление и развитие русской «лагерной прозы» XIX-XX столетий.

Цели работы направлены на создание целостной картины зарождения и развития русской «лагерной прозы» XIX-XX веков; выяснение точки зрения писателей на проблему возможного исправления арестантов в лагере (каторге, ссылке) и возможность его нравственного возрождения.

Реализации данных целей подчинены следующие задачи:

1. Определить истоки и дальнейшее развитие русской «лагерной прозы» XIX-XX столетий.

2. Раскрыть жанровое своеобразие «лагерной» прозы и особенности проявления авторской позиции в анализируемых произведениях.

Очерченный круг задач обусловил структуру диссертации, которая состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы.

Похожие диссертационные работы по специальности «Русская литература», 10.01.01 шифр ВАК

  • Лексико-семантическое поле "Жители страны ГУЛАГ" в "Колымских рассказах" В. Т. Шаламова: Особенности структурно-семантической организации 2000 год, кандидат филологических наук Халитова, Надежда Рэнатовна

  • Художественное осмысление философской и нравственно-психологической концепции свободы и несвободы человеческой личности в русской и северокавказской литературе второй половины XIX-XX веков 2009 год, доктор филологических наук Чотчаева, Марина Юрьевна

  • Мифообразы судьбы в прозе Варлама Тихоновича Шаламова 2011 год, кандидат филологических наук Зинченко, Екатерина Егоровна

  • Художественная концепция человека в творчестве Ф. М. Достоевского и А. П. Чехова: На материале произведений "Записки из Мертвого дома" и "Остров Сахалин" 2001 год, кандидат филологических наук Чотчаева, Марина Юрьевна

  • "Достоевская" тематика и форма в публицистике А.И. Солженицына 2007 год, кандидат филологических наук Сашина, Анна Сергеевна

Заключение диссертации по теме «Русская литература», Малова, Юлия Валерьевна

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

На основании вышеизложенного можно сделать следующие выводы.

Тюрьма, каторга и ссылка в русской литературе - тема более чем обширная, уходящая своими корнями, может быть, к «Житию протопопа Аввакума». Если к художественной литературе присовокупить документальные свидетельства, мемуары, публицистику, то это поистине безбрежный океан. Тысячи страниц воспоминаний декабристов, «Записки из Мертвого дома» Ф. М. Достоевского, «В мире отверженных» П. Ф. Якубовича, «Остров Сахалин» А. П. Чехова, «Архипелаг ГУЛАГ» А. И. Солженицына, «Колымские рассказы» В. Т. Шаламова, «Крутой маршрут» F А Гинзбург, «Погружениево тьму» О. В. Волкова, «Зекамерон XX века» В. Кресса и еще многие художественные и документальные исследования образуют, очерчивают эту громадную, важную для России тему.

Ф. М. Достоевский, ставший основоположником русской «каторжной прозы», поставил в своем романе-исповеди такие важные проблемы, как проблема преступления и наказания, проблема природы человека, его свободы, проблема соотношения народа и интеллигенции, проблема палача и палачества.

Особое внимание писатель уделяет вопросу пагубного влияния Мертвого дома на нравственность человека; в то же время писатель подтверждает примерами, что каторга не может сделать из человека преступника, если он не был таковым ранее. Ф. М. Достоевский не приемлет безграничную власть, данную одному человеку над другим. Он утверждает, что телесные наказания пагубным образом влияют на душевное состояние палача и жертвы.

Несомненно, острог не может сделать из хорошего человека злодея, преступника. Однако он оставляет свою печать на человеке, так или иначе соприкоснувшимся с ним. Не случайно герой-повествователь по выходе из каторги продолжает сторониться людей, как привык он это делать на каторге, а в итоге сходит с ума. Следовательно, пребывание в Мертвом доме оставляет след в душе любого человека. Достоевский, по сути, за 150 лет до В. Шаламова высказал мысль об абсолютно отрицательном опыте лагеря.

Роман П. Ф. Якубовича «В мире отверженных» - мемуарно-беллетрестическое повествование о пережитом. Заимствуя готовый жанровый образец, П. Ф. Якубович дал в своем романе реалистичную картину каторжной российской действительности, показал нам, как изменилась каторга через 50 лет после пребывания там Достоевского. Якубович ясно дает понять, что Достоевскому посчастливилось встретить на каторге лучших представителей русского народа, в то время как на каторге Якубовича составляли «подонки народного моря». В романе встречается такая категория преступников, как бродяги. Это своего рода прототипы блатарей, появившихся в 30-е. годы XX века в ГУЛАГе. В каторжном начальнике Лучезарове ясно видятся черты гулаговских «царьков» - лагерных начальников.

Средствами художественной публицистики А. П. Чехов продолжил и развил то, что было начато Достоевским. Писатель предстает перед нами как ученый и писатель одновременно, сочетая научный материал с тонкой обрисовкой человеческих характеров. Совокупность фактов, эпизодов, отдельных «историй» неотразимо свидетельствуют о пагубности влияния Мертвого дома, в этом смысле произведение Чехова перекликается с романом Достоевского, в частности, в изображении каторги как реального земного ада. Этот образ неоднократно всплывает на страницах чеховского произведения. Как и Достоевский, Чехов подчеркивает отрицательное влияние телесных наказаний на душевное состояние палачей и жертв. Писатель считает, что в преступлениях, совершаемых преступниками, виновны как они сами, так и общество. Главное зло Чехов видел в общих бараках, в пожизненности наказания, в обществе, равнодушно смотрящем и свыкшимся с этим злом. В каждом человеке должно быть чувство ответственности - считали писатели, и никто не должен питать иллюзий насчет собственной непричастности к происходящему.

Сложившаяся не одно столетие назад внутрилитературная закономерность такова, что литературе свойственна преемственность и обновление. И даже если мы не имеем прямых авторских признаний о воздействии на его творчество того или иного литературного источника, то опосредованно, «скрытно», это взаимодействие всегда «проявляется», ибо традиция может входить в литературное творчество и стихийно, независимо от намерений автора.

Писатели - летописцы ГУЛАГа, «Вергилии новой прозы», неоднократно на страницах своих воспоминаний о сталинских лагерях обращаются к творчеству «тюремных летописцев» XIX века.

В первую очередь, в изображении самой жуткой мерзости, которая мыслима на земле, - жизни человека в худшем варианте несвободы роднит произведения писателей двух веков гуманистическая направленность, вера в человека и устремленность к свободе. В своих произведениях писатели XIX и XX веков отмечали постоянную устремленность человека к свободе, которая выражалась различными способами: у Достоевского и Чехова - побег, незаконная торговля вином, игра в карты, тоска по родине; у Солженицына и Шаламова - попытка побега, попытка «переменить свою участь».

Человеколюбие и вера в человека, в возможность его духовного и нравственного возрождения отличает произведения Достоевского, Чехова, Солженицына и Волкова. Именно человеколюбие и вера в человека заставила Чехова совершить поездку на Сахалин. Солженицын прямо указал, что тюрьма помогла ему «взрастить душу», обратиться к вере. О. В. Волков - ортодоксальный христианин - связывает свое спасение, «воскрешение из мертвых» именно с верой. В. Шаламов, наоборот, говорит о том, что не Бог, а реальные люди помогли ему пройти через ад колымских лагерей. Он утверждал, отнюдь не голословно, что в лагере растление охватывает всех: и начальников, и заключенных. А. Солженицын спорил с ним в своем художественном исследовании, доказывая, что личность автора «Колымских рассказов» служат примером обратным, что сам Варлам Тихонович не стал ни «стукачом», ни доносчиком, ни вором. По сути, А. Солженицын высказал мысль А. П. Чехова и Ф. М. Достоевского: каторга (лагерь, ссылка) не могут сделать из человека преступника, если он не был таковым до этого, а растление может охватить человека и на воле.

Значительный вклад А. П. Чехова и П. Ф. Якубовича в художественную литературу - изображение, вслед за Ф. М. Достоевским, каторжников, преступного мира. «Блатной мир» показан Чеховым и Якубовичем беспощадно, во всем его многообразии и безобразии, не только как порождение определенного социально-классового общества, но и как нравственно-психологического явления. Авторы превосходной группировкой фактов и личных наблюдений показывают правдивую жизнь и показывают практическую непригодность тюрем и островов.

Самое страшное в преступном мире даже не то, что он исступленно жесток, чудовищно безнравственен, что в нем извращены все законы природы и человека, что он представляет собой сборище всяческих нечистот, - а то, что, попав в этот мир, человек оказывается в бездне, из которой нет возможности выбраться. Все это наглядными примерами подтверждено писателями-«лагерниками». Подобно щупальцам гигантского спрута, блатные, «социально-близкие», опутали своими сетями все лагерное начальство и взяли, с их благословения, под контроль всю лагерную жизнь. В больницах, на кухне, в чине бригадира -везде царили уголовники. В «очерках преступного мира» В. Т. Шаламов с дотошностью исследователя воспроизводит психологию заключенного, его принципы, вернее, отсутствие их.

И если русская классическая литература верила в возрождение преступника, если Макаренко утверждал мысль о возможности трудового перевоспитания, то В. Т. Шаламов «Очерками преступного мира» не оставляет никакой надежды на «перерождение» преступника. Более того, он говорит о необходимости уничтожения «урок», поскольку психология преступного мира пагубным образом действует на молодые, незрелые умы, отравляя их уголовной «романтикой».

Произведения о лагерях XX века перекликаются с XIX-м в изображении каторги (лагеря, ссылки, тюрьмы) как «Мертвого дома», земного ада. Эхом отзывается мысль о мироподобии лагеря (каторги, ссылки), слепка «вольной» жизни России.

Через все произведения красной нитью проходит мысль Достоевского о задатках зверя, существующих в каждом человеке, об опасности опьянения властью, данной одному человеку над другим. Эта мысль в полной мере нашла свое отражение в «Колымских рассказах» В. Шаламова. Спокойным, сниженным тоном, который в данном случае является художественным приемом, писатель раскрывает нам, до чего могут довести «кровь и власть», как может низко пасть «венец творения» природы, Человек. Говоря о преступлениях, совершаемых врачами в отношении больных, можно выделить две категории - преступление действием («Шоковая терапия») и преступление бездействием («Рива-Роччи»).

Произведения писателей-«лагерников» являются человеческими документами. Установка В. Шаламова о том, что писатель - не наблюдатель, а участник драмы жизни, во многом определила как характер его прозы, так и характер многих других произведений писателей-«лагерников».

Если Солженицын ввел в общественное сознание представление о ранее табуированном, неведомом, то Шаламов привнес эмоционально-эстетическую насыщенность. В. Шаламов избрал для себя художественную установку «на грани» - изображение ада, аномалии, запредельности человеческого существования в лагере.

О. Волков, в частности, замечает, что власть, избравшая своим инструментом насилие, отрицательно действует на психику человека, на его духовный мир, кровавыми расправами погружает народ в страх и немоту, разрушает в нем понятия добра и зла.

Итак, то, что было начато в русской литературе «Мертвым домом», было продолжено литературой, получившей название «лагерной прозы». Хочется верить, что у русской «лагерной прозы», если понимать под этим повествования о безвинных политзаключенных, есть только одно будущее - вновь и вновь вспоминать страшное прошлое. Но тюрьмы были и будут всегда, и всегда будут люди, в них сидящие. Как справедливо заметил Достоевский, есть такие преступления, которые везде в мире считаются бесспорными преступлениями и будут считаться таковыми, «покамест человек останется человеком». А человечество, в свою очередь, за свою многовековую историю так и не нашло иного (если не говорить о смертной казни) способа защиты от посягающих на законы человеческого общежития, хотя исправительное значение тюрьмы, как мы видели из вышеизложенного, очень и очень сомнительно.

И в этом смысле у «лагерной прозы» всегда есть будущее. Литература никогда не утратит интереса к человеку в неволе виновному и безвинному. И «Записки из Мертвого дома» - с их отчаянной верой в возможность спасения - останутся надежным ориентиром для многих, очень разных писателей.

Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Малова, Юлия Валерьевна, 2003 год

1. Бунин И. А. Окаянные дни: Дневниковые записи/ Иван Бунин. Тула.: Приок. кн. изд-во, 1992.-318 с.

2. Волков О. В. Погружение во тьму М.: Сов. Россия, 1992.-432с.

3. Гинзбург Е. Крутой маршрут: Хроника времен культа личности / Евгения Гинзбург. М.: Сов. писатель, 1990. - 601 с.

5. Достоевский Ф. М. Записки из Мертвого дома//Достоевский Ф. М. Собр. соч. В 15-ти т. Т. 3. M-J1: Худож. лит., Ленингр. отд-ние, 1972- С.205-481

6. Кресс В. Зекамерон XX века: Роман/ Верной Кресс. М.: Худож. лит., 1992.-427 с.

7. Мемуары декабристов. Сев. общ-во.-М.: МГУ, 1981.-400 с.

8. Мемуары декабристов. Юж. общ-во.-М.: МГУ, 1981.-351 с.

9. Мурзин Н. П. Сцены из жизни//Урал.-1988.-№№9-11; №9.-С. 132-152; №10,-С. 155-176; №11.-С.145-167.

10. Ю.Серебрякова Г. Смерч // Подъем.- 1988.-№7.-С. 20-72.

11. Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ// Солженицын А. И. Малое собрание сочинений. Т. 5.-М.: ИНКОМ НВ, 1991. -432с.; Т. 6. -М.: ИНКОМ НВ, 1991.-432 е.; Т. 7.-М.: ИНКОМ НВ, 1991.-384 с.

12. Солженицын А. И. Один день Ивана Денисовича//Солженицын А. И. Малое собрание сочинений. Т. 3. М.: ИНКОМ НВ, 1991,- С. 5-111.

13. Таратин И. Ф. Потерянные годы жизни//Волга.-№5.-С.53-85.

14. Черная книга Штурм небес.: Сб. докум. данных//Москва.-1991.-№1.-С. 142-159.

15. Чехов А. П. Остров Сахалин//Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем в 30-ти т. Сочинения в 18-ти т. Т. 14-15. с. 41-372.

16. Шаламов В. Т. Колымские рассказы. -М.: Современник, 1991. -526 с.

17. Шаламов В. Т. Несколько моих жизней: Проза. Поэзия. Эссе. М.: Республика, 1996. -479 с.

18. Якубович П. Ф. В мире отверженных. Записки бывшего каторжника. Т. 1-2. -М-Л.: Худож лит., Ленингр. отд-ние, 1964.-Т. 1.-419 е.; Т. 2.-414 с.

19. Якушкин И. Д. Мемуары. Статьи. Даты.-Иркутск.: Вост-Сиб. Кн. изд-во, 1993.-400 с.1.

20. Акаткин В. М. Последние дни России («Окаянные дни» И. Бунина)//Филологические записки: Вестник литературоведения и языкознания: Вып.1. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1993. - С. 69-78.

21. Акелькина Т. И. Некоторые особенности повествования в «Записках из Мертвого дома» // Проблемы метода и жанра. Вып.7. Томск, 1980. - С. 92-102.

22. Акелькина Е. А. Записки из Мертвого дома Ф. М. Достоевского: Пример целостного анализа художественного произведения: Учеб. пособие для студ. филол. фак. Омск: Изд-во Омского госун-та, 2001 . - 32 с.

23. Акулова Л. В. Тема каторги в творчестве Ф. М. Достоевского и А. П. Чехова // Метод, мировоззрение и стиль в русской литературе XIX века. М., 1988. -С.

24. Акулова Л. В. Ф. М. Достоевский и А. П. Чехов: (Традиции Достоевского в творчестве Чехова): Автореф. дис. .канд. филол. наук: 10.01.01. -М., 1988.-24 с.

25. Альтман Б. Достоевский: по вехам имен. Саратов: Изд-во Саратов. Унта, 1975.-279 с.

26. Андреев Ю. Размышления о повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» в контексте литературы начала 60-х годов // Радуга,- Киев, 1991.-№6.-С. 109-117.

27. Андреевич Очерки текущей русской литературы // Жизнь. 1900. - №4. - С. 310-335; №6.-С. 274-282.

28. Апухтина В. А. Концепция личности в современной советской прозе (60-80-е. годы)// Идейно-художественное многообразие советской литературы 60-80-х годов. М.: МГУ, 1991. - С. 77-84.

29. Бахтин М. М. Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве // Бахтин М. М. Литературно-критические статьи,- М.: Худож. лит., 1986. С. 26-89.

30. Бахтин М. М. Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках: Опыт философского анализа// Бахтин М. М. Литературно-критические статьи. М.: Худож. лит., 1986. - С. 473-500 с.

31. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского, Изд. 4-е.-М.: Сов. Россия, 1979.-320 с.

32. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М.: Худож. лит., 1979.423 с.

33. Белая Г. Нравственный мир художественных произведений//Вопросы литературы. 1983. - №4. - С. 19-52.

34. Бердников Г. П. А. П. Чехов. Идейные и творческие искания. 3-е. изд., дораб. - М.: Худож. лит., 1984.-511 с.

35. Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма // Юность.-1989.-№11.-С. 80-92.

36. Бердяев Н. А. Судьба человека в современном мире: К пониманию нашей эпохи // Бердяев Н. А. Философия свободного духа. М.: Республика, 1994. -С. 320-435.

37. Бачинин В.А. Достоевский: метафизика преступления (художественная феноменология русского постмодерна).-Спб.: Изд-во С-Петербург. унта,2001 .-407 с.

38. Битов А. Новый Робинзон: (К 125-летию выхода в свет «Записок из Мертвого дома») // Знамя.-1987.-Кн.12.-С. 221-227.

39. Богданович А. И. Годы перелома 1895-1906: Сб. критич. ст. Спб, 1906,- С.

40. Бондаренко В. Г. Непричесанные мысли. М.: Современник, 1989. -223 с.

41. Бочаров А. Г. Две оттепели: вера и смятение//Октябрь.-1991 .-№6.-С. 186.

42. Бочаров А. Г. Чем жива литература?: Современность и литературный процесс. М.: Сов. Писатель, 1986,- 400 с.

43. Вайнерман В. Достоевский и Омск. Омск. кн. изд-во, 1991.-128 с.

44. Василевский А. «Особые заметки о погибшем народе» // Дет. лит.-1991.-№8.-С. 13-17.

45. Василевский А. Страдание памяти // Взгляд: Критика. Полемика. Публикации. Вып. З.-М.: Сов. писатель, 1991.-С. 75-95.

46. Васильев В. Сатанизм в литературе: Трагедия реализма. // Молодая гвардия.-1992.-№2.-С. 217-258.

47. Васильева О. В. Эволюция лагерной темы и ее влияние на русскую литературу 50-80-х годов // Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 2. Вып.4.-1996.-С. 54-63.

48. Вигерина J1. И. "Записки из Мертвого дома" Ф. М. Достоевского: (Личность и народ): Автореф. дис. . канд. филол. наук: 10.01.01. Спб, 1992. - 16 с.

49. Виноградов И. Солженицын-художник//Континент.-1993.-№75.-С. 25-33

50. Воздвиженский В. Путь в казарму // С разных точек зрения: Избавление от миражей: Соцреализм сегодня.-М.: Сов. писатель, 1990.-С. 124-147.

51. Вознесенская Т. Лагерный мир Александра Солженицына: тема, жанр, смысл //Литературное обозрение.-1999.-№1.-С.20-24.

52. Волкова Е. В. Трагический парадокс Варлама Шаламова. М.: Республика, 1998.-176 с.

53. Волкова Е. В. Поединок слова с абсурдом // Вопросы литературы.-1997,-№6.-С. 3-55.

54. Волков О. В. Путь к спасению: Беседа с русским писателем О. Волковым / Записал А. Сегень. // Наш современник.-1991 .-№4.-С. 130-133.

55. В. Ф. Странный культ// Русский вестник.-1897.-Т. 274.-С.229-260.

56. Гайдук В. К. А. П. Чехов, русская классика и Сибирь // О поэтике Чехова. -Иркутск: Изд-во Иркут. ун-та, 1993,- С. 59-65.

57. Гернет М.Н. История царской тюрьмы: В 5 ти т. Т. 5 - М.: Юридическая литература, 540с.

58. Гиголов М. Г. Эволюция героя-рассказчика в творчестве Ф. М. Достоевского 1845-1865 гг.: Автореф. дис. .канд. филол. наук: 10.01.01. Тбилиси, 1984,-24 с.

59. Гинзбург Л. Я. О документальной литературе и принципах построения характера // Вопр. лит.-1970.-№7.-С.62-91.

60. Гинзбург Л. Я О психологической прозе. Л.: Сов. писатель, Ленингр. отд-ние, 1971.-464 с.

61. Головин К. Ф. Русский роман и русское общество. Изд. - 2-е.-Спб, 1904,-520 с.

62. Громов Е. Трагический художник России // В. Шаламов Несколько моих жизней: Проза. Поэзия. Эссе. М.: Республика, 1996.-С. 5-14.

63. Державин Н. С. «Мертвый дом» в русской литературе XIX века. Пг, 1923,28 с.

64. Долинин А. С. Достоевский и другие: Статьи и исследования о русской классической литературе. Л.: Худож. лит., Ленингр. отд-ние, 1989.-478 с.

65. Дюжев Ю. Русский излом//Север.-1993.-№2.-С. 138-148.

66. Елизаветина Г. Г. "Последняя грань в области романа.": (Русская мемуаристика как предмет литературоведческого исследования) // Вопросы литеоатуры.-1982.-№10.-С. 147-171.

67. Ермакова 3. П. "Остров Сахалин" А. П. Чехова в "Архипелаге ГУЛАГ" А. И. Солженицына // Филология. Саратов, 1998,- Вып. 2.-С.88-96.

68. Есипов В. Норма литературы и норма бытия: Заметки о писательской судьбе Варлама Шаламова. // Свободная мысль.-1994.-№4.-С. 41-50.

69. Жбанков Д. Н., Яковенко В. И. Телесные наказания в России в настоящее время. М., 1899.- 212 с.

70. Золотусский И. Крушение абстракций // С разных точек зрения: Избавление от миражей: Соцреализм сегодня. М.: Сов. писатель, 1990. - С. 238-239.

71. Иванова Н. Арестанты и надзиратели //Огонек.-1991.-№11.-С. 26-28.

72. Иванова Н. Б. Воскрешение нужных вещей. М.: Московский рабочий, 1990. -217 с.

73. Иванова Н. Пройти через отчаяние//Юность.-1990-№1 .-С.86-90.

74. Ильин И. А. Путь духовного обновления // Ильин И. А. Соч. в 2-х т. Т. 2,-Религиозная философия. М.: Медиум, 1994. - С. 75-302.

75. Карлова Т. С. Достоевский и русский суд. Казань.: Изд-во Казан, ун-та, 1975.-166 с.

76. Карякин Ю. Ф. Достоевский в канун XXI века. М.: Сов. писатель, 1989.650 с.

78. Кирпотин В. Я. Достоевский в шестидесятые годы. М.: Худож. лит., 1966. -559 с.

79. Кодан С. В., Шостакович Б. С. Сибирская политическая ссылка во внутренней политике самодержавия (1825-1861 гг.) // Ссыльные революционеры в Сибири XIX в. февр. 1917 г. - Сб. науч. тр. - Вып. 12. -Иркутск: Изд-во Иркут. ун-та, 1991. - С. 82-94.

80. Костомаров Н. И. Бунт Стеньки Разина.- С-Петербург, 1859. -237 с.

81. Кудрявцев Ю. Г. Три круга Достоевского: Событийное. Временное. Вечное. -М.: Изд-во Москов. ун-та, 1991. -400 с.

82. Латино-русский словарь/ Под ред. О. Петрученко М.: Просвещение, 1994 .

83. Латынина А. Крушение идеократии: От «Одного дня Ивана Денисовича» к «Архипелагу ГУЛАГ» А. И. Солженицына. II Литер. обозрение.-1990.-№4.-С. 3-8.

84. Лацис О. Р. Перелом: Опыт прочтения несекретных документов. М.: Политиздат, 1990. -399 с.

85. Лексин Ю. Вне всего человеческого // Знание сила. -1991 -№6.-С. 77-82.

86. Лифшиц М. О повести А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича»; О рукописи А. И. Солженицына «В круге первом»: Ст. //Вопр. лит.-1990.-№7.-С. 73-83.

87. Лихачев Д. С. Литература реальность - литература. - Л.: Сов. писатель, Ленингр. отд-ние, 1981. - 216 с.

88. ЭЗ.Маринина С. Историю надо понимать//Литер, обозрение.-1990.-№8.-С. 5-16.

90. Милюков А. Литературные встречи и знакомства. Спб., 1890.- 281 с.

91. Мишин И. Т. Художественные особенности «Записок из Мертвого дома» Ф. М. Достоевского // Ученые записки Армавир, пед. ин-та. Т. 4. Вып. 2., 1962. -С. 21-42.

92. Михайловский Н. К. Жестокий талант // Н. Михайловский Литературная критика: Ст. о русской литературе XIX нач. XX века. - Л.: Худож. лит, Ленингр. отд-ние, 1989. - С. 153-234.

93. Молчанова Н. Потенциал жанра: К вопросу о жанрово-стилистических особенностях рассказов В. Шаламова // Вестник Московского ун-та. Сер.: История, языкознание, литературоведение.-1990.-№4.-С. 107-110.

94. Мочульский К. Достоевский. Жизнь и творчество. Paris, 1980. - 230 с.

95. Муравьев Н. В. Наши тюрьмы и тюремный вопрос // Русский вестник. -1878.-Т. 134.-С. 481-517.

96. Мурин Д. Н. Один час, один день, одна жизнь человека в рассказах А. Солженицына //Литература в школе.-1990.-№5.-с. 103-109.

97. Недзвецкий В. А. Отрицание личности: («Записки из Мертвого дома» как литературная антиутопия) // Изв. РАН. Сер. литературы и языка.-1997.-Т. 56.-№6.-С. 14-22.

98. Нежный А. Корневая тема // Литер. обозрение.-1987.-№5.-С. 69-70.

99. Некрасова И. В. Варлам Шаламов прозаик:Поэтика и проблематика.: Автореф. дис. .канд. филол. наук: 10.01.01,- Самара, 1995.-15 с.

100. Никитин А. Человек без лица // Писатель и время: Сб. докум. прозы. -М.: Сов. писатель, 1983. С. 219-288.

101. Осмоловский О. Н. Достоевский и русский психологический роман. -Кишинев: Штинница, 1981. 166 с.

102. Паликовская Л. Автопортрет с петлей на шее // Литер. Обозрение.-1990,-№7.-С. 50-53.

103. Переверзев В. Ф. Творчество Достоевского. Критич. очерк. -М., 1912. -369 с.

104. Переписка В. Шаламова и Н. Мандельштам // Знамя.-1992.-№2.1. С. 158-177.

105. Переяслов Н. В народе их называли: «Батюшка.» // Москва.-1993.-№8,-С. 181-185.

106. Писарев Д. И. Погибшие и погибающие / Д. И. Писарев Литературная критика. В 3-х т. Т. 3.-Л.: Худож. лит., Ленингр. отд-ние, 1981.-С. 50-116.

107. Письма Варлама Шаламова Александру Солженицыну // Знамя.-1990.-№7.-С. 77-82.

108. Поссе В. Журнальное обозрение / Л. Мельшин. В мире отверженных. Записки бывшего каторжника» // Русское богатство.-1912.-Кн. 10. С. 56-75.

109. Принцева Г. И. Сахалиннские произведения А. П. Чехова начала и середины 90-х гг. (Идеи и стиль): Автореф. дис. .канд. филол. наук:10.01.01,- М„ 1973.-18 с.

110. Пришвин М. М. "Какая остается Россия после бесов": Из дневниковых записей о Ф. М. Достоевском // Дружба народов.-1996.-№11.- С. 179-202.

111. РедькоА. Е. П. Я. и Мельшин//Русское богатство.-1911 .-№ 4,1. С. 101-117.

113. Селивский В. У могилы П. Ф. Якубовича // Русское богатство.-1911 .-№ 4,-С. 126-133.

114. Семанова М. Л. Работа над очерковой книгой // В творческой лаборатории Чехова.-М.: Наука, 1974.-С. 118-161.

115. Сиротинская И. О Варламе Шаламове // Литер, обозрение.-1990.-№ 10,-С. 101-112.

116. Скабичевский А. М. Каторга 50 лет тому назад и ныне // Скабичевский А. М. Критические этюды, публикации, очерки, литературные воспоминания. В 2-х т. Т. 2.-Спб, 1903.-С. 685-745.

117. Солженицын А., Медведев Р. Диалог из 1974 г.: Публикация письма А. Солженицына «Письмо вождям Советского Союза» от 1973 г. и отзыва на него Р. Медведева «Что нас ждет впереди?» от 1974 г. //Диалог.-1990.-№4.-С. 81-104.

118. Соловьев В. С. О христианском единстве Репринт, воспроизведение изд. 1967 г., Брюссель.-.[Черновцы].-1992.-492 с.

119. Соловьев С. М. Изобразительные средства в творчестве Ф. М. Достоевского: Очерки. М.: Сов. писатель, 1979. - 352 с.

120. Сохряков Ю. Нравственные уроки «лагерной» прозы // Москва.-1993,-№ 1.-С. 175-183.

121. Струве Н. Солженицын // Литер. Газета. -1991 .-№28.

122. Сурганов В. Один в поле воин: О книге А. И. Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ". II Литер, обозрение.-1990,- №8.-С. 5-13.

123. Сухих И. Н. «Остров Сахалин» в творчестве А. П. Чехова // Рус. лит,-1985.-№ З.-С. 72-84.

124. Телицына Т. Образность в "Архипелаге ГУЛАГ" А. И. Солженицына // Филологические науки.-1991 .-№5.-С. 17-25.

125. Теофилов М. П. "Записки из Мертвого дома" Ф. М. Достоевского. Поэтика и проблематика: Автореф. дис. .канд. филол. наук: 10.01.01.-Воронеж, 1985.-20 с.

126. Тимофеев Л. Поэтика «лагерной прозы» // Октябрь.-1991 .-№ 3,1. С. 182-195.

127. Толстой Л. Н. Что такое искусство? // Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. В 22-х т. Т.15-Ст. об иск-ве и литературе. М.: Худож. лит, 1983. - С. 41-221. Т. 17-18 - Письма. - С. 876.

128. Трудные вопросы Кенгира: По страницам «Архипелага ГУЛАГ» А. И. Солженицына. // Октябрь.-1990.-№12.-С. 179-186.

129. Туниманов В. А. Творчество Достоевского (1854-1862). -Л.: Наука, Ленингр. отд-ние,1980. 295 с.

130. Удодов Б. Проблемы теории очерка // Подъем.-1958.-№3,- С. 148-153

132. Френкель В. В круге последнем: Варлам Шаламов и Александр Солженицын // Даугава. -Рига, 1990.-№ 4.-С. 79-82.

133. Фридлендер Г. М. Реализм Достоевского. М-Л.: Наука, 1964. -403 с.

134. Чалмаев В. А. Солженицын. Жизнь и творчество. М.: Просвещение, 1994.-246 с.

135. Чирков Н. М. О стиле Достоевского: Проблематика, идеи, образы. М.: Наука, 1967.-303 с.

136. Чудаков А. П. Поэтика Чехова. М.: Наука, 1971. - 291 с.

137. Чулков Г. М. Как работал Достоевский. М: Наука, 1939.-148 с.

138. Шапошников В. От Мертвого дома до ГУЛАГа: (О «каторжной прозе» XIX-XX вв.)//Дальний Восток.-1991 .-№ 11 .-С. 144-152.

139. Шенталинский В. Воскресшее слово // Новый мир.-1995.-№ З.-С. 119-151.

140. Шерешевский Л. Ад остается адом // Литер, обозрение. 1994. - №5/6. -С. 91-94.

141. Шиянова И. А. Типология "отверженных" в русской литературе XIX века и роман Л. Н. Толстого "Воскресение": Автореф. дис. .канд.филол. наук: 10.01.01,- Томск, 1990,- 18 с.

142. Шкловский В. Б. За и против: Достоевский // Шкловский В. Б. Собр. Соч. В 3-х т. Т. З.-М.: Худож. лит., 1974.-816 с.

143. Шкловский Е. Правда Варлама Шаламова // Дружба народов.-1991.- № 9,-С.254-263.

144. Шкловский Е. Формула противостояния // Октябрь.-1990.-№ 5.-С. 198-200.

145. Шрейдер Ю. Граница совести моей// Новый мир.-1994.-№ 12.-С. 226-229.

146. Шумилин Д. А. Тема страдания и возрождения личности в "Архипелаге ГУЛАГ" //Литература в школе.-1998.-№8.-С. 36-43.

147. Ядринцев Н. Положение ссыльных в Сибири // Вестник Европы.-1875.-Т.11-12. Т. 11.-С.283-312; Т.12.-С.529-550.

Обратите внимание, представленные выше научные тексты размещены для ознакомления и получены посредством распознавания оригинальных текстов диссертаций (OCR). В связи с чем, в них могут содержаться ошибки, связанные с несовершенством алгоритмов распознавания. В PDF файлах диссертаций и авторефератов, которые мы доставляем, подобных ошибок нет.